[icon]http://s7.uploads.ru/APZ6u.jpg[/icon]
Обеденный зал «Свиньи и собаки» мало чем отличался от тех, в которых уже довелось побывать ведьме и ее дочери.  Дубовая стойка с бочками вдоль стены, крепкие длинные столы, кованые подсвечники. Скатерти, как и вилки, здесь считались излишней роскошью.  Завсегдатаями «Собаки и свиньи» большей частью были  рыбаки и местные крестьяне, редко появлялись в трактире торговцы скобяными товарами или путешественники. А еще реже – женщины, путешествующие в одиночку.
Сидящие за ближайшим столом посетители  замолчали и синхронно повернули головы к стойке, не без любопытства рассматривая высокую стройную фигуру, укутанную в  плащ.
Хозяйка заведения – женщина лет пятидесяти, высокая, грузная – мазнула цепким взглядом по гостье с девочкой.  Наметанный глаз тут же дорисовал детали – судя по речи и одежде, путешественница была  горожанкой, и не из бедных.
- Меня зовут  Берта, госпожа. Комната есть, обойдется в два шиллинга. На ужин  пироги с требухой и баранина с чесноком. Эль у нас лучший  на побережье.  Девочке найдется кувшин козьего молока. Где твой спутник?
- Ежели ты одна, красотка, я с радостью составлю тебе компанию, - утробно хохотнул  крепкий рыжебородый йомен. Остальные поддержали приятеля одобрительным ржанием, однако оглядывались на дверь опасливо – бывало и  так, что следом за  дамой появлялись ее муж и пара-тройка  вооруженных до зубов охранников – и места были гиблые, и времена лихие.

Отредактировано Emily Brown (2015-11-24 20:34:10)

[icon]http://s7.uploads.ru/APZ6u.jpg[/icon]

- Нужна, отчего ж не нужна? Места гиблые, зимой люди мерли как мухи… Да и сейчас… кто-то голодную зиму пережил, а к лету… - закончить Берта не успела. Двери распахнулись, пропуская в зал молодую  женщину с небрежно завернутыми узлом рыжими волосами.
- Берта, - выговорила она, с трудом  шевеля бледными губами, - Берта. Рози умирает.

***

Сначала она боялась оставаться одна.
- К-кто з-здесь?  - зубы выбивали нервную дробь.
Лиззи подходила ближе к двери, прислушивалась к царящей снаружи тишине и повторяла хриплым, сорванным голосом:
- Тут кто-то есть?
Наружность молчала.

Босые ноги стыли на холодном земляном полу.
Староста обещал солому.
Поначалу ее жалели.
Надо же, такая молодая. Такая нелепая смерть. Хэмфри был хорошим мужем.  Он мало пил, много работал. Заработанное нес домой, а не в ближайший трактир. Их дом в деревне считался одним из самых богатых. Каменный, с хорошей крышей и крепкими ставнями. Стол в обед ни разу не пустовал. Нет мяса – Хэмфри поймает парочку жирных карпов, нет карпов – будет сахарная  свекла или гороховая похлебка, хлеб из маленькой печки или козий сыр, который Лиззи делала сама, и все признавали, что ее сыр был лучшим в деревне. 
А потом он  пропал. Его искали всей деревней, и нашли через две недели, в трех милях ниже по реке. Лицо его успели объесть рыбы.

«Какая нелепая смерть!» - говорили  соседки.
Анна принесла ей три стоуна муки, Берта делилась творогом и яйцами.
Тебе нужно, тебе дитя кормить,  говорили они, вздыхая.
Если что понадобится, ты только скажи, говорили они.

Прошел год. Поначалу она крепилась.
Они с Рози не голодали.
Но дальше становилось все хуже. Провалилась крыша над сараем, где Лиз держала кормилицу – единственную козу, которая исправно давала молоко для девочки, когда свое перегорело в одночасье. 
Лизи обратилась к старосте, Дику Локвуду.
Он громче всех обещал помочь молодой вдове, когда Хэмфри Фишера опускали в холодную могилу.
«Конечно, Лиззи! – сказал Дик, - о чем речь! Сегодня же вечером приду, посмотрю, что у тебя да как».
Дикова жена, толстозадая Молли, обнажила в улыбке желтые кривые пеньки.
Вечером Дик и вправду пришел, рассматривал прореху, бубнил, шевелил толстыми губами, бросая на Лиззи масляные взгляды.
- Соломы тебе принесу, - сказал он тогда, глядя на босые ступни Лиз, - мерзнешь, небось. И туфли тебе нужны, глянь-ка, застудишься.
- Нужны, - согласилась она, - да купить не на что. Лишнего шиллинга у меня нету.
Вздохнуть не успела, как Дик прижал ее к стене сарая, коленом раздвинул бедра.
- А ты будь со мной поласковее, крошка. Приголубь, а я тебе деньжонок подброшу, - влажные пальцы легко, не встречая сопротивления, скользнули под полотняную рубашку, ощупывая грудь, - вон какая сладкая…
От него терпко пахло кислым потом, кожей и луком. С нижней губы свисала тонкая ниточка слюны. Лиз затошнило.
Еще несколько мгновений – и он возьмет ее прямо здесь, прижимая к деревянной стене сарая.
- Отстань, Дик, по-хорошему прошу, - сквозь зубы прошептала она, отворачиваясь, толкнула коленом в пах, ужом вывернулась из кольца плотно обхвативших ее рук и отбежала к противоположной стене, - не по-христиански это, сам знаешь. Не гневи Бога.
- С голоду сдохнешь, дурр-ра, - буркнул Локвуд, скривившись, - о ребенке подумай.

- Уходи! – глухо ответила Лиз, стягивая шнурок на вороте.
- Недотрога выискалась! Чай, не девица, умишком пораскинула бы, перед кем ноги раздвинуть выгоднее. Сама придешь, сама ляжешь, сучка!
Однако второй попытки предпринимать не стал.
Лишь в глазах его появилось что-то темное, нехорошее.

Через неделю издохла коза. Вот так вдруг, еще вчера сено жевала, а сегодня – околела.
В воскресенье в церкви  и Дорис, и Анна, стоя рядом с  толстухой Молли, смотрели на нее странно и перешептывались.
А вечером заболела малышка Рози.
Сутки Лиззи металась  по деревне, спрашивая у соседок лекарства. Лечились, кто как сможет, а если и помирали – всему воля Господа. Значит, срок пришел.
- Ей полтора года! Она здоровая, крепкая девочка! – плакала Лиз.
- На все воля божья, - говорили соседки и прятали глаза, - нет, нету молока. Коза не доится.
Отчаявшись, Лиззи пошла в «Свинью и собаку». Козьим молоком торговала Берта.

Отредактировано Emily Brown (2015-11-26 08:59:03)

Женщина вышла, кивнув хозяйке. Йомены проводили ее взглядами.
Берта украдкой рассмотрела шиллинг. Монета как монета, не новая, не старая. Странная эта путешественница, ох, странная. Одна, без сопровождающего, с маленьким ребенком. Однако деньги  всегда убеждают лучше иных аргументов. Берта повернулась на одной ноге, засучила рукава, кликнула вертлявого поваренка, и принялась собирать корзину. И жаркое – Берта сама проследила, чтобы отрезали самый сочный и самый румяный кусок баранины, и пироги с ливером, и тушеную в масле репу.
- Ты, того, Берта, смотри, осторожнее. Мальчонку-то отправь, да расспроси  – не было ли  там чего  дурного. Слыхала, небось? – повариха, рябая Эмлин, предостерегающе подняла широкую ладонь.
- Что слыхала? – прикинулась непонимающей трактирщица.
- А что  третьего дня после обедни говорили. Не сам Хамфри ушел на тот свет. Сказывают, любимая женушка помогла…
- Так  то сплетни, - уже менее уверенно проговорила Берта, закрывая корзину  чистым куском полотна, - ты же видела, как убивалась она по мужу.
- Убиваться-то убивалась, - туманно буркнула толстуха Эмлин, - а люди говорят разное. Смотри, Берта. У тебя ведь тоже муж есть. Даром, что нынче в отъезде…
Трактирщица поджала губы и молча подтолкнула поваренка к двери.

[icon]http://s7.uploads.ru/APZ6u.jpg[/icon]
- Ты правда? Правда можешь помочь? – белые губы на сером лице шевельнулись, словно бумажные.
Она не спросила у женщины имени. 
Хлюпала под ногами грязь – в это время года лужи уже не покрывались тонкой ледяной коркой, однако ночные холода были не в диковинку.
Лиззи не чувствовала ног. Она не чувствовала голода – хотя не ела второй день. Не хотела.
Скрипнула дверь, пропуская в пасмурно-серый дом юную вдову и ее гостью.
Лиззи  неслышно прошла внутрь, зажгла свечу. В комнате было натоплено, еще тлели угли в очаге.  Пахло воском и чем-то кислым. Девочка лежала в люльке, не плакала, только кряхтела.
- У нее жар вторые сутки. Она не играет. Не ест. Я пыталась накормить ее сухарями, размоченными в воде, ее вырвало. Мне кажется,  она меня не узнает,  – глаза блестели сухо, лихорадочно, - она не должна умереть. Она одна у меня осталась. У меня… нет денег, но есть вещи, немного.  Возьми, что хочешь, все забери. Только спаси ее! – и Лиззи заплакала, беззвучно хватая ртом воздух.

[icon]http://s7.uploads.ru/APZ6u.jpg[/icon]
Она открыла дверь, впуская в дом  светловолосого вихрастого паренька. Отдуваясь, тот поставил на скамью тяжелую корзину, и покосился на незнакомку.
- Мать говорит, если комната нужна будет, госпожа может вернуться. Тут и ночевать-то негде. И не стоит, - с особенным  выражением проговорил поваренок последние слова, бросая взгляд на Лиззи и маленькую девочку, свободно взявшую ее за руку.
Лиззи вздрогнула, как от удара. Выражение в голосе парнишки явно было чужое, взрослое, старательно скопированное. Она подняла затравленные глаза на гостью – но та, казалось, не слышала, продолжая быстро, но аккуратно растирать ножки ребенка водой с уксусом.
- Ступай, передай мою благодарность Берте, - вымученно улыбнулась она.
- За корзиной утром приду, - буркнул маленький вихрастый посланец, не глядя на Лиззи, развернулся на голой пятке и исчез за дверью.
- Все они так, - вдруг сказала Лиззи, бессильно привалившись затылком к стене, - сначала жалели. А сейчас в сторону смотрят. Будто сглаза боятся.
Сквозь полуопущенные ресницы она  продолжала следить за умелыми действиями незнакомки. Непонятно, по какой причине, но с сердца схлынула вдруг ледяная тяжесть. Словно умелая рука вытащила тупую иглу. 
«Ты ведь поможешь, правда?» - прошептала Лиззи  и улыбнулась – слабо, неуверенно. Впервые за последние сутки.

Содержимое корзинки перекочевало на стол. Запах мяса щекотал ноздри.
Лиззи почувствовала вдруг, что голодна, и принялась есть, подавляя жадное желание глотать, не жуя, ароматные куски баранины.
Девочка сидела рядом, не сводя с нее странно-темного взгляда – и Лиззи снова улыбнулась, уже увереннее и теплее.
- Если хочешь, я  отрежу тебе лучшие кусочки. И налью в миску подливы – в нее можно макать лепешку, - предложила она, и малышка кивнула.
За спиной слышалось ровное дыхание дочери. Дитя уснуло. На висках проступила испарина, рыжие вьющиеся волоски слиплись от пота.
Лиззи поднялась и промокнула пот чистым куском полотна.
- Я полью тебе на руки, - предложила она,  всматриваясь в просветлевшее лицо знахарки,   - и… спасибо тебе. Ты… останешься на ночь? Место есть, и для тебя, и для девочки, - зачастила Лиззи, словно боясь, что та передумает и уйдет ночевать в «Свинью и собаку».

Отредактировано Emily Brown (2015-12-19 19:39:26)

[icon]http://s7.uploads.ru/APZ6u.jpg[/icon]
Быстро насытившись, она захотела спать. Умиротворяющее сопение малышки и недетская, какая-то слишком взрослая и серьезная   уверенность  Ранит в выздоровлении девочки  – все это действовало на Лиззи как хорошее снотворное. Лиззи вспомнила, что давно не спала.  Она зевнула, прикрыв рот рукой и стараясь подавить зевок, чтобы не показаться невежливой.
- Нет-нет, вы отдыхайте, я сама буду…я все равно буду сидеть с ней ночью, - слипались глаза; Лиззи подошла к колыбельке и наклонилась к дочери. Ее дыхание было легким, лобик с прилипшими волосками – влажным и прохладным, - я рядом с ней прилягу, на лежанке. А для вас  с дочкой кровать – там, за перегородкой.
Она подняла руку, чтобы погладить по голове подошедшую Ранит.
Пальцы застыли, поймав лишь пустоту.  Плошки с паром парили в ней, распространяя плотный, терпкий аромат шалфея.
Сон как рукой сняло. Расширив глаза, она, не мигая,  смотрела на плошки. Воздух вокруг них сгустился и дрожал.
Лиззи моргнула. Ничего не изменилось. Девочка забралась на колени к матери, свернувшись на них уютно, как котенок.
Шинейд заговорила, назвала себя, сказала что-то еще, мелодичным, успокаивающим голосом – Лиззи не слышала. Точнее, слышала, но не понимала, словно сидящая в двух шагах от нее женщина вдруг стала  говорить на чужом наречии.
Она ущипнула себя, надеясь, что ей привиделось это все в зыбком мареве на границе сна и яви, но ошиблась.
- Ты… ты  не знахарка, верно?